Крылья цвета пепла за спиной, и клинок огня в руке...
Сон.
Возвращаюсь домой, открываю дверь и вижу на кухне тебя. Ты сидишь у стола и в руках у тебя порваный детский чепчик. Напротив тебя сидит моя мама. Седая, глаза все в слезах.
Увидим меня она подскакивает и бежит ко мне, обняв начинает причитать о том что ни за что не выпустит ни меня ни Женю. Что это вобще не наше дело. И что всё кончено. Что Америка начала воину с Европеиским континентом. Именно так и сказала. "Европеиский Континент".
Она плакала, а я смотрел на тебя. Ты была безумно красива, твои пальцы нервно теребили порванную одежку, но в глазах было столько решимости и потдержки. Ты как будто говорила, "любимый, да, мы оба знаем, и она это знает. Да."
Я сожу мать за стол. Целую тебя в бровь. И с телефон в руках подхожу к окну.
А за окном небо в решете путей от самолётов. А внутри решимость, созревшая задолго до этого момента.
Как мне не хочется что бы это был сон о будущем...
Возвращаюсь домой, открываю дверь и вижу на кухне тебя. Ты сидишь у стола и в руках у тебя порваный детский чепчик. Напротив тебя сидит моя мама. Седая, глаза все в слезах.
Увидим меня она подскакивает и бежит ко мне, обняв начинает причитать о том что ни за что не выпустит ни меня ни Женю. Что это вобще не наше дело. И что всё кончено. Что Америка начала воину с Европеиским континентом. Именно так и сказала. "Европеиский Континент".
Она плакала, а я смотрел на тебя. Ты была безумно красива, твои пальцы нервно теребили порванную одежку, но в глазах было столько решимости и потдержки. Ты как будто говорила, "любимый, да, мы оба знаем, и она это знает. Да."
Я сожу мать за стол. Целую тебя в бровь. И с телефон в руках подхожу к окну.
А за окном небо в решете путей от самолётов. А внутри решимость, созревшая задолго до этого момента.
Как мне не хочется что бы это был сон о будущем...